Летчики-штурмовикиПосвящается 65-й годовщине Великой Победы

Посвящается 65-й годовщине Великой Победы

Батиевский Алексей Михайлович

Родился я на Украине, в Городище, между Киевом и Полтавой.

Когда я увидел первый самолет? Мы идем по Подолу летом босыми ногами. Как в Киеве Подол, в Полтаве Подол, так и в Городище тоже Подол. Отец несет младшего брата на плечах, мать идет рядом. Мы были в гостях у родного деда. А над церковью летает большая птица. Самолет! Отец снимает с плеч младшего брата и говорит:

— Это мертвая петля.

Вот так я увидел первый самолет. Когда я учился в 6-м классе, вдруг случилась паника — «По-2» сел за леском. Вся школа повалила туда. Оказывается, у самолета было обледенение. Женщины принесли самовар с горячей водой, начали ей обливать мотор. Два авиатора в кожаных регланах и брюках разрешили ребятам вступить на одну ступеньку, заглянуть в кабину. Я заглянул: там полно приборов, часовых механизмов.

Летчики разогрели и запустили мотор, и, поднимая снежную пыль, взлетели, развернулись, помахали нам и улетели. Это было в пятницу. А всю субботу и воскресенье мы с братьями делали модели самолета, понесли их в школу. А старшеклассники вытесали из дерева такие крылья и хвосты, что их модели не влезли в двери школы. Было тогда увлечение авиацией!

Учительница русского языка предложила сочинение на тему: «Кем я хочу быть». Я написал, что хочу быть пилотом. И еще один мальчик, Иван, тоже так написал. Он потом погиб на фронте в пехоте...

Мы с отцом поехали на базар в уездный город Лохвица Полтавской губернии. Продали груши, сыр, яблоки... Отец предложил мне купить какую-нибудь книжку. Смотрю: «Хочу быть пилотом». Я ее взял. Интересно было читать про полеты, про то, какие бывают авиационные приборы. Был там рассказ о том, как один пилот сделал огромной важности полет: перелетел датские проливы из Швеции в Данию. А там всего-то 20 километров. Тогда это было чудом. Потом приходит один колхозник и говорит:

— У меня есть интересная книжка про авиацию, хочешь почитать?

Он был очень культурный, любил книги. Дает мне замусоленную книгу — сборник «Воздушный вестник». А там повесть «Крылья победы». О том, как красные летчики воевали в Гражданскую войну. Обе эти книжки и сейчас у меня. Он мне ее дал за то, что я его младшую сестру учил читать. Пришла комиссия, проверять. Я ее предупредил: Сталин — это генеральный секретарь коммунистической партии. Она на этот вопрос отвечает:

— Сталин — генерал Красной армии.

Прошло... Посмеялись, на этом закончилось.

Отца засудили в 1937 году на семь лет тюрьмы. Мать осталась одна. В 9-м классе пришлось начать работать. Я стал кузнецом. Ковал все каникулы. Сначала очень уставали руки, через пару недель привык. В 10-м классе нужно было ходить в школу за семь километров... Скоро последнее занятие. Жара, май. Мы с другом Толей, круглым отличником, идем в школу. С обрыва горы бьет источник воды и выбивает внизу лунку. Я хлебнул воды — заломило зубы. А Толя много выпил и на следующий день не пришел в школу. Я пошел к нему. Смотрю, а Толя лежит и харкает кровью — крупозное воспаление легких. Через три дня он умер. Я боялся подойти к гробу, увидеть его неживого... Все готовятся к государственным экзаменам. А у меня одна мысль: бедный Толя мучил себя, отлично учился, и что?... Беру книжки и швыряю в кусты... Дома не сказал, что не ходил в школу. И все же экзамены сдал хорошо, кроме немецкого языка, который не терпел. Не то чтобы сам язык не нравился или способностей не было — тупой учитель был, заниматься не хотелось...

У умершего Толи были планы поступать на журналистский факультет Киевского университета. А мне куда идти?! Отец в тюрьме сидит, и денег нет. Хотя и дядя в чинах, и дед был первым председателем сельсовета, за ним еще деникинцы гонялись... Куда идти? Подаю в ближайший учительский институт в городе Лубня за 12 километров. Мать дала мне кусок сала, три рубля денег, буханку хлеба, огурцы. Я пошел и сдал экзамен. На мандатной комиссии парень с голубыми лычками НКВД спрашивает:

— Тебе Маруся Батиевская знакома? Она тебе родственница?

Я сообразил, что это чемпионка Полтавской области по бегу. Отвечаю:

— У нас полно Батиевских.

Тот улыбается:

— Правильно, хорошо отвечаешь.

Приняли меня в институт. В это же время отец подал апелляцию на пересмотр дела, и через некоторое время его выпустили. А через два месяца Верховный Совет вообще снял с него судимость. Это был 1938-1939 год. Потом каникулы. Помню, дали стипендию за два месяца, так я купил гамак и радиоприемник.

Второй курс — немцы напали на Польшу. Война уже чувствуется. Во время Финской войны я закончил Лубненский учительский институт. В 1940 году я сдал выпускные экзамены, получил диплом и направление работать в Харьковскую область.

Мои друзья уже были мобилизованы. Мобилизация была какая-то непонятная. Меня не призывали. Молодых ребят с девятью классами образования брали, а меня и после института не брали. Опытных учителей забирали на войну, а молодых отправили работать в школу.

Тут приезжает мой двоюродный брат Вася, старший лейтенант, в голубой форме, штурман эскадрильи где-то под Самарой, инструктор по парашютному спорту. Он приехал в отпуск домой и предложил мне поступать в училище. А отец мой был моряком. Был членом революционного комитета линкора «Евстафий», флагманского корабля Черноморского флота. Он вместе с Ревкомом разоружал Колчака — командующего флота, отобрали у него оружие. Он все записывал в дневнике, у меня есть этот дневник. Там записано, что разоружали офицеров по приказу Керенского... Отец посоветовал:

— Поступай в морское.

Думаю: «Пойду, но в морскую авиацию». Еду в Николаев, в военно-морское авиационное училище имени Леваневского. Это училище летнабов — то есть штурманов. Сдаю экзамены. Экзамены сложные. На одно место 20 человек претендентов. Но меня приняли. Дали мне бумагу, что я принят в училище.

Хорошо помню свое состояние, когда мне выдали паспорт— «я свободный, меня никто не удержит в колхозе». Тогда никого из колхоза не выпускали. Я бежал все 17 километров, в кармане у меня был паспорт...

Я погулял почти месяц, провожал ребят на Финскую войну. Потом поехал в училище... В училище нас одели в синюю робу, кирзовые ботинки. Лейтенант с повязкой дежурного говорит:

— Протрите шваброй кубрик.

А я не умел. Он не постеснялся, сам все показал... Но на этом мое обучение в училище Леваневского закончилось. Часть из принятых в это училище, в том числе меня, направили в Ейское училище морских летчиков имени Сталина. Мы туда поехали поездом. Прекрасные кубрики. Выдали сразу тельняшки. Сразу же, со второго дня начались занятия. Порядок был в училище невероятный. Я никогда и негде такого порядка как там, строгого и умного, не видел. Там было как бы частичное понятие монастыря.

Были случая исключения из училища. Например, кто-то на Новый год предложил распить флакон одеколона — вычитали, что в нем спирт есть. В 24 часа их уволили из училища. И никаких разговоров. Еще были исключены три родных брата-акробата. Все три на перекладинах делали стойки. Здоровые ребята, пошли в увольнения, и кто-то их там задел. Они связали дежурного вместе с сопровождающими. Их за это уволили. Но этих через год опять приняли.

За зиму прошли теоретическую подготовку. Весна 1941 года. Самолет По-2 с неполными крыльями — чтобы не взлетел. Надо выдержать линию — рулить. Газ — мотор — пропеллер тянет. Стоит человек, хватается за левое крыло и держит, а мы разворачиваемся около флажка и рулим. Надо медленно, а то не успеешь затормозить и проскочишь. Так мы рулили несколько раз. И тут курсант зацепился за столб. Появляется начальник училища генерал-лейтенант Андреев. Подходит к старшине, улыбается и говорит:

— Что тут у вас творится? Разберитесь, чтобы был порядок.

И уехал. После этих рулёжек нас разбили на летные группы. В каждой группе шесть курсантов и один инструктор, один самолет По-2. Инструктор нашей группы был лейтенант Жора Чарин. В группе один из курсантов — сверхсрочник, старшина. У него в поселке жена с ребенком жила. Одет с иголочки. Так в училище не одевались даже офицеры. Очень демократичный, с молодыми ребятами не задирался. Второй — старшина группы Петя Гнетов, белорус. Окончил медицинский техникум. Еще были Лёша Медянкин, сибиряк, Лёша Татаринов, из Липецка. И последний — Володя, такой горбатенький, очень вежливый. Оказалось, он был сыном члена ЦК партии, командующего Дальневосточной армией, которого расстреляли. А дядя его был кандидат в члены политбюро...

Стали теоретически изучать скоростной самолет СБ. А летали на По-2, стали выполнять самостоятельно пилотаж. Лёша Татаринов чуть меня не подвел. Мы друг друга катали. Один управляет, а другой сидит за пассажира. Я сижу за пассажира, смотрю — скорость 65, а должна быть 100 километров в час. А при скорости 60-65 километров этот самолет может сорваться в штопор... А парашюта-то нет, и если что — не прыгнешь. Когда сели, я его спрашиваю:

— Почему у тебя была такая малая скорость?

— А ты что, не видел, там впереди самолет был.

Оказывается, он ждал того самолета, как на телеге! Такой был не образованный. Он себя на «Мы» называл. Но ушлый, быстро вникал в обстановку. На первых занятиях все за голову хватались, ну как его приняли в авиацию. Руководитель курса морской тактики, капитан первого ранга приказывает:

— Курсант Татаринов, принесите из лаборатории модели самолетов.

Тот пошел. Изучаем тактику. Смотрим, он несет как дрова. А там тонкие проволочки... Преподаватель, как увидел, чуть в обморок не упал.

— Курсант Татаринов, откуда Вы родом?

— Мы из Грязей, под Липецком.

— Понятно, заметно, что Вы именно оттуда!

Но он быстро усваивал, что ему преподают. А потом он выбился в большие начальники.

Старшина Саша Горбачев перед училищем был стрелком-радистом в экипаже наркома Николая Герасимовича Кузнецова, радистом в главном экипаже флота. А потом попросился у наркома в училище, и тот его отпустил в летчики.

Он был призван после Института физкультуры в Москве, где участвовал в эстафетах по Садовому кольцу. Бегал в трусах, палочку передавал. Когда его мать узнала, что он бегал голый, в трусах по Москве, она возмутилась: «Какой позор!»

Саша Горбачев был похож на Михаила Сергеевича Горбачева. Задолго до появления Горбачева на политической арене Саша говорил, что у него есть родственник на Кубани, руководит комсомолом.

Саша улетел на Северный флот. Кстати, он после развода женился на вдове дважды Героя Советского Союза Сафонова, воевавшего на Севере. Он ее пережил. Мы с ним добились разрешения похоронить Женю Сафонову на Кузьминском кладбище. А потом и его там похоронили.

Горбачев был в пикировочном полку, несколько вылетов сделал. Потом его послали на Черное море... У него было своеобразное понимание коммерции. Выгодно было менять румынские деньги на наши. Они поменяли все деньги, купили ящик фильдеперсовых чулок. Прилетели в Одессу, сдали эту коробку на базар. Потом в полку все вместе пропили миллион денег.

Потом попал на Балтийский флот. Там сделал несколько вылетов. Награжден был орденом Красного Знамени. Он получил командировку в Полярную авиацию. Летал вместе с Мазуруком. Это единственный генерал, который никогда ничем не командовал, был депутатом Верховного Совета СССР, и при этом сделал лично 200 с лишним посадок на лед. Саша рассказывал, что денег полно было. Дальность полета, грузы везти, беспрерывность полета. За темное время, за все им платили. Но Мазурук своим напоминал: «Жадность фраера сгубила». В авиации он был своим человеком, везде летал... Он был два раза руководителем полета на Северный полюс.

Саша потом заболел. Жил он в Москве на Соколе, в Курчатовских домах. Много курил и умер. У него был рак, но он не лечился.

Медянкина я встретил на Балтике на фронтовом аэродроме. Тогда я сел на соседнем аэродроме, чтобы заправиться перед боевым вылетом бомбами. У нас бомб не было, не подвезли. И тут я встречаю Лёшу Медянкина. Я ему говорю, прилечу, поделюсь с тобой боевым опытом. Но мне после боя пришла радиотелеграмма, возвращайся на свой аэродром, боеприпасы туда подвезли. А Лёша в первом же вылете погиб.

А старшина нашей группы Гнетов на севере вел трех торпедоносцев. Звеном шли. Они уже все горели, когда шли на сближение, чтобы сбросить торпеды. Так все звено Петра Гнетова погибло. Сбросили торпеды, но и сами сгорели. Но вот такова война.

Мир тесен. Наш штурмовой 35-й полк прикрывал 12-й истребительный полк. А 7-й гвардейский полк нашей дивизии прикрывал 14-й гвардейский истребительный полк, там командовал Мироненко. Он мой земляк. Мы родились на одном поле.

Иван Георгиевич Романенко, впоследствии генерал, первым сбил финский самолет над финским аэродромом. А когда он был маленьким, то лечился у моего дяди, главного врача Лохвицкого района.

22 июня был дождливый день. Никто не летал, все сидели в палатках... Кто-то придумал какие-то занятия в палатках. И только после обеда в гарнизоне аэродрома Симоновка узнаем, что началась война. А перед этим мы очень увлеченно читали статьи в «Красной Звезде» о будущей воздушной войне генерал-лейтенанта Рычагова, героя испанских боев и боев в Китае.

Война. И все сразу переменилось. Начали посылать курсантов на поля в секрет, наблюдать, не появится ли чужой человек. Начали растаскивать самолеты и укрывать их пятнистыми сетками, подкапывать колеса, чтобы они ниже стояли и тени не давали. Такие меры, к сожалению, были характерны только для морской авиации. А для сухопутной ни черта подобного не было в первые дни войны. Такие сведения: за две недели войны на Балтике из 700 самолетов, из них 190 летающих лодок, ни один не был поврежден или уничтожен на земле! А сколько погибло в первый час войны на армейских аэродромах?! 1200-1400...

Мы сидим в кукурузе с винтовками и смотрим на звездное небо. Что-то где-то шумит, а нам кажется, что это огромное количество самолетов летит. Настроение неважное. И вдруг, буквально на второй или третий день, над аэродромом проносится со страшной скоростью краснозвездный истребитель, весь зализанный. Прошел почти на бреющем, потом раз — и скрылся в небе. Такой скорости еще никто не видал. Это был истребитель ЛаГГ-3. Хороший самолет, но дубоватый. Потом его перестали выпускать и перешли на Яки. Это были отличные самолеты. И еще мощнее по некоторым показателям были Ла-5.

Мы начали удирать от немцев. Инструкторы перелетели на самолетах, а мы перебазировались на эшелонах через Сталинград. Меня поразило, какой это длинный город, километров на 70 тянется вдоль Волги. Перешли на другую сторону, пошли на север, на Саратов. Там уже леса появились. И страшная беднота... На каждом полустанке стоят две-три бабушки, торгуют огурцами, квашеной капустой. Грустные такие...

Мы добрались на аэродромный узел Самары. Это Куйбышев. В Самаре были авиационные заводы. Там и штурмовики выпускали. А в Чапаевске был огромный учебный центр. Дальше к Сызрани идет железная дорога. Там станция Безенчук. Симоновский, Безенчукский аэродромы...

Был пролет немецкого самолета. Он наделал страшный шум. Сколько усилий затратили, чтобы копать окопы, щели.

Потом начались бои под Москвой и морозы. Под Куйбышевым были морозы до 40 градусов. Часовые, охранявшие самолеты, менялись через 20-30 минут. Тулуп и летное обмундирование, меховые брюки, куртка, шапка. И еще на голове вязаный шлем с очками. Морозы страшные...

Был такой случай. Сел на наш аэродром самолет. Под крыльями бомбы. Что такое?! Оказывается, дальний бомбардировщик взлетел, чтобы бомбить немцев, а погоды не было, и он заблудился. Шуранул аж под Самару.

Наши инструктора выполняли спецзадания. Вдруг несколько самолетов СБ куда-то улетают. Секретное задание, никто ничего не знает. Примерно через 10-12 дней возвращаются. Обветренные лица, видно — много летали. Летчики рассказывали, им было приказано загрузиться реактивными снарядами для «катюш» и лететь под Сталинград. Они говорили страшные вещи: им приходилось садиться на поле, где самолеты прыгали по замерзшим, не убранным трупам. Тут же выгружали реактивные снаряды, разворачивались и улетали. Там были напряженные бои.

Организуют 7-ю эскадрилью, и мы опять перебазировались в училище Леваневского — готовить экипажи, чтобы штурман и летчик полетали в одном экипаже. Один раз я выполнял обыкновенный полет, отрабатывал виражи. Вдруг ко мне подлетает какой-то самолет, покачивает крыльями, «уходи». Радио нет. Я ничего не понимаю. Другие тоже мне показывают. Я слушаюсь, ухожу в сторону. И вдруг мимо меня проходит такой же, как мой самолет, только с овальными окнами в фюзеляже. Я сажусь, докладываю, что было. А знаешь, кому я заступил дорогу? Ворошилов летел принимать парад в Куйбышеве! Сталин принимал в Москве. И в Куйбышеве тоже был парад.

А как замыливали глаза иностранным послам, которые в Куйбышеве собрались... На самом большом Симоновском аэродроме собрали все самолеты, которые только могли летать, и все УТ-2 и Р-10, которые собирались списывать, все СБ. Всех выстроили. И такое задание: взлететь, пролететь воздушным парадом над Самарой. Потом удалиться, перестроится и опять, но в другом строю, уже не тройками, вновь пролететь. Все было строго отработано. Набрали чуть ли не 400 самолетов...

Появились попозже штурмовики Ил-2. Их рядом выпускали, в Самаре. Сразу часть курсантов стали готовить на них. В 7-й эскадрилье было 40 курсантов. Сначала жили в палатках. Меня назначили там старшиной группы. Я должен был вести на аэродром, километров семь, в меховом обмундировании. Я впереди ставил двух самых ленивых: Борю, подзабыл фамилию, и Леню Капустина. Иначе нельзя было, люди замерзнут, простудятся...

Уже заканчивался 1942 год. Получилась странная вещь: всех летчиков выпускали пилотами-сержантами. Хороший солдат идет на курсы командиров взвода и через полгода уже лейтенант. А мы прошли полный трехгодичный курс обучения. Учились меньше трех лет, но прошли полный курс.

Я говорил с армейскими летчиками. У них какая подготовка: один самостоятельный полет, и полетели на фронт громить противника. А я, прежде чем попасть на фронт, имел 24 учебных бомбометания на Ил-2.

В училище Сталина был такой настрой: как бы не отступали, мы все равно их разгромим...

19 человек выпускников ВМАУ попали в наш 35-й полк, который начал воевать 22 июня 1943 года, в годовщину войны, с аэродрома Каменка, это возле Комендантского аэродрома. Когда его строили, немцы об этом и не догадывались... Совершенно неожиданно для них на уже готовый аэродром садится целый отлично вооруженный полк.

Вместо стрелков летали штурманы, окончившие нормальное училище. Летчикам дали звание младшего лейтенанта, а стрелки так и остались сержантами. Точнее, летчиков выпустили тоже сержантами, но потом на фронте дали младших лейтенантов. А стрелки так и остались. И были даже такие стрелки, которым вообще забыли дать звание. Например, Петя Репин погиб старшим матросом. Он сделал выдающуюся фотографию в войну. На ней видно как горят на земле немецкие самолеты «Ю-88» со свастикой... Он с воздуха сфотографировал...

Эта фотография обошла все главные газеты Советского Союза. Тогда группу вел майор Хроленко, командир 7-го гвардейского полка. В том вылете над аэродромом наши еще сбили на взлёте самолет немецкий. Петя тогда не прозевал, сделал хорошую фотографию, а это трудно в воздухе. Потом через несколько вылетов он погиб. Старшим краснофлотцем... Даже не сержантом. Родом он был из Красного Холма, это в Калининской области.

Перед самым началом активных боевых действия в полк прибыли командиры эскадрилий, к нам в эскадрилью— капитан Потапов. В сухопутной форме, с орденом Боевого Красного Знамени и с орденом Отечественной войны. Тогда еще погонов не было. Мы погоны получили чуть позже.

И вдруг задание. Шесть или восемь, я не помню, самолетов, полетели в Ленинград для выполнения боевого задания, под руководством капитана Потапова.

Прилетают ребята, мои знакомые курсанты с училища. И я спрашиваю:

— Ну и как война? Как? Что? Стреляют?

А ребята смущенно мямлят что-то... Нет четкого ответа. Ну не говорят, так не говорят. Но как-то странно.

И тут мы перелетели на аэродром Каменка. Тут нам и морскую форму выдали, и погоны. Выдали пистолеты «ТТ». И кто-то тут же выстрелил в землю из «ТТ» — не знал, как с ним обращаться... Потом тоже бывали такие случаи с личным оружием...

И только тут выяснилось, что утром они вылетели штурмовать аэродром Городец, где по данным партизан сосредоточилось много немецких самолетов ударной авиации — бомбардировщиков, наверное, для налетов на Ленинград. Но туман был, рядом болота, аэродром они не нашли. Поэтому ничего мне и не рассказывали. Партизаны обиделись. Они рисковали жизнью, наблюдали.

Был суд. Но капитана оправдали, учли, что был сплошной туман. Но, может быть, у него и до этого какие-то прегрешения были: с должности командира эскадрильи его сняли и отправили рядовым летчиком на Черное море, где капитан Потапов потом и погиб.

22 июня начинаются боевые действия всего полка. Группы по несколько самолетов летают днем на Синявинские высоты. В восьми-десяти километрах южнее Ладожского озера стоят пушки, почти в открытую.

Ведущим был старший лейтенант Стратилатов. Меня взяли последним. Я лечу, а мотор все хуже работает, и скорость падает... Скоро Нева, по ту сторону немцы. Наших самолетов впереди уже не видно. Скорость все падает, и чувствую, скоро упаду. Я ныряю вниз, там аэродром Приютино, Бернгардовка. За пороховыми погребами разворачиваюсь, скорость малая, могу сорваться в штопор. А аэродром — деревянная полоса по болоту. Сажусь, выпускаю колеса, но не могу довернуться, не хватает скорости. А у меня опыт уже был, я много летал. У меня было двадцать четыре учебных бомбометания и еще и стрельбы по щиту. Армейским летчикам покажут, как бросать бомбу, может один вылет тренировочный или два дадут и все — «Лети в бой!». А у моряков не так, в 35-м полку пока не научат — в бой не пускали:

— Зачем тебе в море лететь, когда не умеешь прицеливаться.

А тут вот такая неудача. Я сажусь на колеса, но меня сносит с полосы в болото. Что делать? Убираю колеса и ползу на брюхе в кусты. Врезаюсь в кусты, задеваю какой-то столбик крылом. Выхожу ошалелый из самолета, веду какие-то переговоры с начальством... Меня сажают на «По-2» пассажиром и отвозят на Каменский аэродром, дают другой самолет и приказывают лететь. Наше командование было опытное: не нужно давать летчику переживать неудачу, иначе он растеряется. Ему нужно дать вылет.

Техник самолета Иван Харламов около самолета, я расстроенный снимаю и бросаю ему ботинки:

— Забирай!

Сажусь в грязных носках в самолет и вылетаю с другой группой, но тоже последним. Летчики пикируют и стреляют реактивными снарядами, из пушек, пулеметов по гнездам артиллерийским. Взрывы... Кругом все в огне. И видно зенитные огни... В заход по одной бомбе... А бомб — четыре. Третий заход делаем, четвертый... Отстреляли все...

Прилетаем домой. Иван Харламов стоит возле самолета держит ботинки мои. Смотрю: а ко мне идет группа офицеров. Впереди, вижу еще издали, тогда зрение было, не то, что сейчас — сейчас я совсем слепой, идет высокий моряк, с большим козырьком, шагает широко. Я соображаю: это, наверное, командующий флота Трибуц. За ним на дистанции идет Михаил Иванович Самохин, командующий Балтийской авиации. Они подходят, я докладываю:

— Товарищ командующий, младший лейтенант Батиевский выполнил боевое задание. Оружие и материальная часть работали исправно.

Командующий пожимает мне руку:

— Товарищ младший лейтенант поздравляю Вас с боевым вылетом. Желаю Вам много воевать и летать, и чтобы этого было поменьше.

Показывает на что-то за моей спиной. Поворачивается и уходит строевым шагом. Я оглянулся на свой самолет, оказывается у меня звезды на правом и левом крыле вот такими дырками, сантиметров по пятнадцать, пробиты. Летим второй раз. Опять по одной бомбе бросаем. Четыре захода, четыре атаки. Прилетаем, опять обе звезды мне пробили вот такими дырками. На третий вылет у меня только одна звезда разбита была. На первые девятнадцать вылетов у меня было примерно тридцать пять атак.

Про мою вынужденную посадку в Приютино командующему Самохину доложили, что летчик чуть не взорвался: ветки и листочки кустов уперлись во взрыватель, еще чуть-чуть и произошел бы взрыв. Он сразу же приказал, впредь при вынужденной посадке, все несброшенные реактивные снаряды выстреливать, избегая населенных пунктов, например, в болота...

 

Андреев Иван Иванович

Я 1923 года рождения. Жил в сельской местности в Башкирии. Родители мои переехали из Белоруссии в 1910 году, когда из густонаселенной части Европы было переселение на Восток, на Урал Из-под Гомеля мать, из Могилева отец. Вот так мы оказались среди башкир, в 80 км от Уфы. Деревушка — 100 дворов.. Все родня. В 30-е годы, чтобы не было генетических нарушений, стали жениться и замуж выходить в другие деревни.

Следующая, чисто русская деревня, за 10 км. Мы ее жителей называли челдонами. В семье три дочери, я — один парень.

В 1931 г. началась коллективизация. Отец, мать занимаются хлебопашеством, как они только приезжают с поля, я гоню лошадей на выпас в ночное. Возвращаемся утром, в 6-7 часов, и родители идут на работу. Такой круговорот в семье. В деревне была школа — пятистенный деревянный дом. Две классные комнаты. В одном классе 1-й и 3-й, во втором — 2-й и 4-й. Учительница была одна. На 85 деревень — одна больница, один врач от всех болезней.

Отец закончил 2-3 класса — ходил еще в соседнюю деревню, тогда у нас школы не было. Считался на селе грамотным. Как началась коллективизация, он вошел в состав правления, председателем правления сельсовета, потом уже колхоза. У нас три сельских совета входили в колхоз. Я до 4-го класса учился у себя в деревне, а 5-7 класс ходил за девять верст в соседнюю деревню.

Семья была состоятельная. Отец получал зарплату, у нас и хозяйство было — коровы, лошадей мы сдали в колхоз, как организаторы коллективизации. Мне первому купили велосипед. Потому что у наш сельсовет состоял из хуторов и приходилось много ездить. Отец ездил на велосипеде. Потом и я. Я был знатоком техники.

В 1937-м году начались репрессии. Стали выселять кулаков. По отцу стреляли. На отца было три покушение за всю его жизнь. Стреляли скорее всего башкиры или татары.

Татары считали, что мы на их земли приехали. Хотя, когда я учился в школе, мы изучали местный язык. Я с того времени стал «знатоком» восточных языков. Дальнейшая моя жизнь была связана с востоком. Когда из армии пришел в 1946 году, меня через год направили в Китай, в Урумчи.

Первый раз увидел самолет в 1937-м году. Был Сабантуй — большой праздник. По-2 прилетел к нам в деревню. Уфа от нас 80 км, оттуда облетывали смотреть, что же делается в Республике.
В 39-м году закончил семилетку и поехал в Уфу учиться. Перед тем первый раз поехал на поезде. Башкирия поставляла мясо государству. Мы отправляли в Москву скотину. Для этого выделялись вагоны, и вместе со скотиной ехал сопровождающий. Меня отец и направил в сопровождение, чтобы я кормил и поил скотину по дороге. Неделю из Уфы ехали в Москву. Жарко, август. Скотина обезводилась. Приехали в Раменский. Напоили их водой, и быстрее на комбинат, чтобы сданная масса была побольше.

В 1939-м году приехал в Уфу. Думал пойти в Речной техникум. Уфа стоит на реке Белой, та впадает в Каму и так до Москвы можно доплыть. У нас еще был такой плакат: морячок стоит, пароходство — красиво. Приехал в центр города на трамвае. Вижу объявление: «Прием в железнодорожный техникум». Прихожу туда, они говорят: «У нас набор закончился, но нас просил автодорожный техникум присылать к ним». А это за город. Приехал туда. Есть общежитие, берут, как правило, мужчин. В перспективе можно поступить в Московский автодорожный институт.

Итак, я в 39-м году поступил в этот техникум. Год отучился, а на следующий, 1940 год, приезжаем в сентябре месяца на занятия, и к нам приходит летчик из Уфимского аэроклуба. Рассказал про Комсомольский набор и задачу дать стране пять тысяч летчиков. Все парни пошли на комиссию. Директор был не доволен. Но из 12 человек приняли только троих. Остальных отсеяли по состоянию здоровья. Меня освободили в техникуме от учебы. Зиму проучился теории и вышел на полеты в мае месяце 1941-го. Летал на самолете У-2. Конечно, сдал на ГТО, получил Ворошиловского стрелка. Парашютистом стал.

14 июня уже закончился программу. 22 июня в 12 часов нас собрали на аэродроме. Начальник политотдела объявил: «Началась война. Вам дается два дня на сборы, через два дня вы должны быть в аэроклубе на построении». Поехать домой я не успевал. От Уфы за 40 км жила тетка. Приехал к ней. Оставил вещи. Попросил булку хлеба, кусок сала, сменное белье. Прибыли на построение. Перекличка по алфавиту: «Андреев, Азоров и т.д. — сюда становитесь». Другие — в другую сторону. Объявляют: «Кто в этом строю — на бомбардировщиков учиться. Остальные — на истребителей в Тамбовское училище».

Нас посадили на баржу, и мы поплыли в Пермь. Там была школа пилотов. 27 июня мы были в Перми. Помыли нас в бане, переодели. С 27 июня я являюсь призванным в армию. Курсант Молотовской авиационной школы пилотов. Школа пилотов и школа летчиков — это разные вещи. Истребители заканчивают школу летчиков, а бомбардировщики — пилотную школу, поскольку водят самолет штурманы. А летчики пилотируют машину.

По-хорошему в школе надо было учиться три года. Первый год — курс молодого бойца. Учат стрелять, в строю ходить. Но у нас была сокращенная программа, и школу мы закончили в 1942 году. Правда, прежде чем получить звание пилота, я пять машин изучил и был доволен, что получил большую практику самолетовождения. 22 июня 1942 года меня из Перми привезли в Москву. Пришли в переулок Хользунова, в здание ВВС. Нас закончило 50 человек — это резерв главного командования. Выходит Гризодубова: «Мне нужен только один летчик. Машин нет». Не знают куда нас девать.

Потом нас с Хользунова переулка отправили в Щелково на аэродром, деревня Хомутово, между Щелково и Ивантеевкой. Нас там обучали летать на Ил-2. Для этого получили один самолет. В сентябре нас отправили на юг, под город Чапаевск. Пару раз от нас забирали группы человек по 12. Когда второй раз пришли набирать, я спросил: «Товарищ полковник, прошлый раз Иткина брали, мой знакомый из Уфы. Как он?» Он говорит: «Погиб под Сталинградом». Арифметика такая — под Сталинградом летчик-штурмовик делал по три вылета, прежде чем его собьют, а когда я попал на фронт — шесть вылетов.

На фронт я попал 23 мая 1943 года. Наш 810-й штурмовой полк был сначала на СБ.

Рассказывали, что в марте месяце 1942 года они сформировались в Липецке и полетели на Воронежской фронт. Они сделали один вылет всем полком на Орловский аэродром, и в этом вылете Мессершмитты все наши 18 самолетов сбили. Три человека остались в живых. В апреле месяце за нами прилетел начальник штаба со знаменем получать новые самолеты. Так я попал в этот полк. В полку три эскадрильи, 30 летчиков, 30 машин. Три полка в дивизии. 23 мая 1943 года мы перелетели на Брянский фронт. 

Мы первый вылет делали всей дивизией. Три полка, 90 самолетов. Это 5-го или 6-го июля. Нас привезли на аэродром в 2 часа 30 минут. Построение. Зачитали приказ, сказали, что вылет сейчас. Не говорят, куда, что. Командир полка пронес знамя, летчики все сначала были в строю, потом преклонили колени, поцеловали знамя и поклялись бить врага. Было такое состояние — разорвем немцев. Воспитание было грамотное и приятное.

В 4.45 надо быть на линии фронта. Лететь 30 минут. Представляете, приходит на фронт армада 90 самолетов. Нашего ведущего немножко мандраж взял — не дай бог опоздать. Видит, что он на пять минут раньше пришел и попытался газ сбросить. Строй стал расстраиваться. Но обошлось. Подходим к линии фронта, смотрю — земля дышит взрывами. Поднимаю глаза, надо мной на высоте 3-5 тысяч «пешки» висят. Артиллеристское наступление еще не закончилось. РС летят, пламя из него, дымит.

Нам дали задание ниже 200 метров не снижаться. Докладываю вам, что немцев было не меньше. Тесно было. Отбомбились мы. Сборный пункт на нашей территории над городком Новосил. Там железная дорога есть, и шоссейная. На высоте метров 400. На этой же высоте на встречу мне немец, Ю-87. У него приоткрыто окно. У меня тоже. Я смотрю на него, он на меня. Он прошел мимо меня. Стрелок кричит мне: «Командир, самолет!» — «Так стреляй!»

У меня скорость 400, у него 400. Мы расходимся с такой скоростью, что мы не успеваем ничего сделать. Я выполнил задание, он выполнил задание. Секундное дело — пока поговорил — командира упустил. Догоняю его, а он уже собирает группу. Пришли мы. В этот день всего три вылета. Больше трех вылетов не делали. Физически это невозможно.

Вылет на боевое задание длился час — час двадцать. Туда надо подойти 20-30 минут, обратно. Построить и распустить, сесть. И сядешь без горючего, с пустыми баками. Хочешь не хочешь, а надо в это время найти цель, отбомбится. После этого БАО должно подготовить самолет к вылету. В общем, больше трех вылетов и не получится.

За 27 дней из 30 потеряли 18 экипажей. У меня в эскадрильи почти каждый день сбивали по человеку. Мы спим все вместе на травяных матрасах. Все рядом, то этого нет, то другого… Кто следующий?

Меня сбили над линией фронта 10 ноября 1943 года. Орел мы взяли 5 августа и нашу 15-ю Воздушную армию переправили оказывать помощь Ленинграду. Там мы бомбили отступающих немцев. Потом перешли в Прибалтику. Меня сбили над линией фронта, упал я в лес, в самую гущу — очень не хотел садиться на передке. Я знал, что на переднем крае летчиков уничтожали. Там разговор короткий. Ни мы их не возили, ни они нас.

Получилось так, что первым же снарядом попали мне в мотор. Черный дым от взрыва затянуло в кабину, но форточка открыта и его вытянуло. Тихо в воздухе сразу стало. А бомбы еще не сброшены. Высоту теряю. Самолет не держится. Сбрасываю бомбы и ракеты. Развернулся. Высота 300 м. Горючее все цело. 20 минут как взлетел. Впереди линия фронта. Я подбираю машину, чтобы перетянуть. А там уже метров 18-20 высотой сосновый бор. Чиркнул по верхушкам, скорость теряю, меня зажимает, крылья мне обламывает.

Я ноги вытаскиваю из педалей. Упираюсь им в приборную доску. Торможение быстрое и по инерции меня тянет вперед. Последняя стадия торможения самая страшная. Главное, чтобы самолет не клюнул вертикально вниз, тогда удар, искра и взрыв баков. У меня бак впереди 400 литров, сзади и подо мной 200 литров. Сижу на трех баках. А когда самолет скользит, то он хорошо теряет скорость. Последние мои действия — ручку на себя. (Вот почему у нас, летчиков, яйца раздавлены. Ручка-то между ног. При вынужденной ты движешься вперед всем телом и некуда деваться. Так Снегирев погиб, Гришка Сысоев, мой земляк из-за этого погиб. Он после выхода из госпиталя слетал домой в отпуск. Вернулся и говорит: «Никакой жизни потом не будет. Давай мне вылеты!» Похоронили его уже в последние месяцы войны.)

Я из сосняка вывалился. И по откосу противотанкового рва самолет съехал вниз и лег на лопатки. Хвост оборвало. Ручкой ударило в грудь. На следующий день утром у меня все тело синее было. Я лежу и слышу, что-то гудит. Бомбы я сбросил. Лежу и думаю: «Неужели у меня какой взрыватель остался?». Оказалось, что это волчок гироскопа. Стрелок вылез через дырку, где фюзеляж от бронекорпуса отломился: «Как ты командир?» — «Видишь, на голове сижу». Смотрю — бегут пехотинцы в белых полушубках. Наверное, это наши. Пехотинцы прибегают. Стрелок говорит: «Командира надо спасать». Колпак не отодвинешь. Отбили кабину, я вывалился.

Через пять минут немцы открыли минометный огонь по месту падения самолета. Они же в 100 метрах. Страшно — ужас. Я же этих взрывов не слышу, а пехота слышит это каждый день. Он по свисту знает что делать. Меня в землянку. Через три дня прислали за мной машину. Мишка Соколов, летчик который шел за мной, увидел, что я весь поломанный и доложил. Пехотинцы попросили у меня бутылку бензина, а то зажигалки не работают на автомобильном. Я говорю: «Вот 700 литров бензина. Только ломом не пробивайте, а то искра — рванет!»...

 

Миненков Константин Иванович

Я родился в Барнауле. Перед войной наша семья переехала в Новосибирск. В 40-м году, мне еще не было восемнадцати, когда я закончил аэроклуб, после которого я поступил в Новосибирскую школу пилотов, готовившую летчиков-бомбардировщиков. Учились летать на СБ. Хороший самолет, но времена его прошли – скорость маленькая 350-380 километров в час, плохо защищенный.

Осенью 1943 года нас, выпускников школы, направили в Чкалов, на переучивание на самолеты Ил-2. Летали на самолетах с лыжами. Там — простор. Ты любого летчика в кабину посади, он на лыжах сядет. Когда закончили программу, для нас расчистили аэродром и дали по два полета с посадкой на колеса: один с инструктором и один самостоятельно. На фронте мы только на колесах летали. Первое время аэродромы чистили люди, лопатами, потом появились роторные снегоуборочные машины. Нам и нужно-то полоска метров 40 — и пошел.

Зимой 1943-го меня направили в формировавшуюся в городе Петровск Саратовской области 62-ю отдельную корректировочную эскадрилью. Надо сказать, что специальной подготовки мы не проходили, просто направили и все. Оттуда мы через Тамбов, Москву в Вязьму полетели на фронт. В Смоленске из четырех эскадрилий — 62-ой, 45-ой, 32-ой и еще одной, в каждой из которых было по пять самолетов, — сформировали 117-й Корректировочный разведывательный авиационный полк.

При перелете на фронт произошел такой случай. Группа прилетела, а один экипаж летчика Каюды и штурмана Васи Бабешки отстал. Смотрим, заходит его Ил-2, а к нему уже едет машина со СМЕРШ-евцами. В чем дело? Оказывается они взлетали, и у них забарахлил мотор. Тем не менее, они решили тянуть до фронтового аэродрома. Вылезли из кабины – самолет в крови, в плоскости деревяшки какие-то и человеческие останки. На взлетной полосе во Внуково они винтом зарубили одиннадцать баб. На краю полосы работали заключенные женщины. Что они там делали, я не знаю, может полосу чистили. На взлете самолет повело в сторону. Они увидели, что он на них несется, и бросились на полосу. Летчик самолет выровнял и давай их рубить… Надо сказать, что не его это вина была. Прошло больше года. Мы полетели в Куйбышев получать самолеты. Я сел первым и руковожу посадкой самолетов своего звена. Подходит ко мне комендант аэродрома подполковник и говорит: «У тебя в группе нет Каюды?» — «Есть, он сейчас сядет». — «Хочу на него взглянуть». Оказывается, этот подполковник был полковником, комендантом Внуковского аэродрома, когда этот случай произошел.

Прилетели на фронт, и в первую же ночь нас бомбили. Ну, а потом мы включились в боевую работу. Корректировщик — это что? Тот же самый штурмовик, только сзади вместо стрелка сидел штурман-корректировщик с радиостанцией РСБ-3БИС, и в фюзеляже стоял фотоаппарат. Штурманы заканчивали артиллерийские школы. Это были квалифицированные артиллеристы в звании «лейтенант» с мизерной штурманской подготовкой. Был такой случай. Мы перебазировались с одного аэродрома на другой. Полетели, а погода была плохая. Меня облачность прижала к земле, и я решил вернуться на свой аэродром. Садимся. Штурман вылезает из кабины и говорит: «А вроде нам сказали, что здесь дома большие?» Он даже не понял, что мы вернулись!

Мы действовали одиночными самолетами обычно под прикрытием истребителей. В полку была своя истребительная эскадрилья, но иногда нас прикрывали истребители из истребительных полков. В том числе и Нормандия-Неман. Помню, мы стояли на аэродроме в Алитусе, когда союзники освободили Париж. Французские летчики подкупили наших зенитчиков, охранявших аэродром, и те давай палить в небо. Наш командир полка бегает, кричит: «Прекратите стрелять! Сейчас немцы прилетят и нас разбомбят!»

Основных задач, которые мы выполняли, было три. Во-первых, визуальная разведка. Во-вторых, фотографирование и, в-третьих, корректировка артиллерийского огня. Бомбы и РС-ы нам не вешали, но пушки заряжали. Стрелять по наземным целям нам запрещалось, но мы были молодые, воинственные, так что нередко обрабатывали передний край, хотя потом и получали нагоняй от командира полка.

Всего я сделал семьдесят восемь боевых вылетов и около четырехсот вылетов на У-2. Я на нем хорошо летал. Разведданные привезут с вылета. Пленку проявят, планшет склеят, и я его на У-2 везу в штаб артиллеристам. Садился на самых маленьких площадках. За все время только раз винт сломал — не хватило площадочки – тормозов-то на самолете нет. Один раз нарвался на Васю Сталина. Отвозил планшет на другой аэродром. Прилетаю. Заруливаю мимо стоянок лавочкиных и Ли-2 прямо к штабной землянке. Около нее развернулся. Газку дал, чтобы прожечь свечи. Вылез и пошел в землянку. А там какой-то офицер — как матом на меня попер! Оказалось, что в землянке было окно без стекла. Они там карты разложили, выбирали место, куда посадить полк, а я им винтом песочку подсыпал. Потом уже мне сказали, что это Василий Сталин.

Что такое полеты на корректировку? Я иду вдоль линии фронта над своей территорией на высоте 600-1000 метров, а штурман по рации корректирует огонь артиллеристов. Тут важно идти немного с наклоном, чтобы штурману хорошо были видны разрывы снарядов.

Самое неприятное задание – это фотографирование. Обычно фотографировали передовую.

Для этого набирали высоту полторы-две тысячи метров. Штурман включает фотоаппарат и тут уже я должен лететь не шелохнувшись. Вокруг шапки разрывов, снарядные трассы, а я не имею право маневрировать — съемки не будет, планшет смажется. Из таких полетов обычно дыры привозили, а иногда и экипажи гибли. Теряли экипажи… И от зениток, и от истребителей, хотя и не так как в штурмовой авиации. Зато нас и не награждали так, как их. Мы же подчинялись артиллеристам.

Самолеты, горючее получали через Воздушнуй армию, а командовала нами артиллерия. Бывало, прилетишь самолеты получать в Куйбышев. Встречаешь там ребят-штурмовиков, с которыми вместе учился. У них по 50-60 вылетов, как и у меня, а грудь вся в орденах. Их награждала Воздушная армия. А нас награждала артиллерия. Операция прошла — они своих наградили, потом вспомнили, что у них еще летчики есть. Что осталось, то и подбросят. Хотя тогда мы не думали об орденах.

Какие у меня награды? Орден Боевого Красного Знамени, Красной Звезды и орден Отечественной войны второй степени. С этим орденом связана такая история. Мы стояли в Большим Орловичах. Артиллеристы должны были нам привезти ордена. По радио я слышал, что меня наградили орденом Отечественной войны первой степени. Пока они на Виллисе ехали к нам, попали под бомбежку, машина перевернулась. Приехали на аэродром уже в темноте.

Смотрят, а моего ордена нет. Потеряли. У нас был летчик Розянкин, он на Ил-е летал, а потом перешел на У-2 – боялся летать, все домой хотел. Так вот его собирались наградить Орденом Отечественной войны Второй степени. Его в полку в то время не было – лежал в госпитале после ранения. Мне дали его орден. Я потом попытался получить свой, первой степени, но поезд ушел, да и неохота было этим заниматься, не до этого было. Когда он вышел из госпиталя ему тоже орден вручили. Он тут же демобилизовался — силой летать не заставляли: не хочешь, не надо. А вообще летчики в очередь стояли за боевыми вылетами. Обижались, если кто-то вне очереди летал!

Был такой случай с Голыгиным. Мы полетели на разведку в паре с моим командиром звена Алематовым. У него штурман был Голыгин Коля, а у меня Ваня Кононов. Летим, еще до линии фронта не долетели. На нас заходят истребители. Смотрю, у них коки винтов разноцветные — французы. Коля не разобрал, и — по ним из пулемета! А потом сиганул с парашютом. С аэродрома выехали, его взяли. Там он у них чуть ли не герой. Прилетает за ним самолет, забирают его, привозят. И командир полка на нем отыгрался за старое. Ему приписали трусость — и в штрафной батальон. Галыгин — это анекдот… Царапнуло его в штрафном батальоне. Его в пехотный штаб. Там повздорил с каким-то капитаном, подрались. Опять в штрафную.

А до этого был случай. Мы стояли под Смоленском. Смелянский пишет письмо в Смоленск на спиртзавод: «У нас такое-то торжество, просим отпустить водки или спирта». И подписывается: Герой Советского Союза Смелянский. Галыгин узнал об этом. У него жена эвакуировалась в Новосибирск. Он пишет туда письмо: «Я воюю на фронте, семья не имеет жилья». Из Новосибирска в полк, на имя Галыгина приходит ответ: «Товарищ полковник, воюйте спокойно, все в порядке! Вашей жене выделили комнату». (А он — то лейтенант, то старший лейтенант… Чет-нечет. Комедия!) Смелянский его вызывает: «Галыгин, какой ты полковник?» А он ему: «А какой ты Герой Советского Союза?» Вот за это он его в штрафную и отправил, как только случай подвернулся.

Когда пришли в Германию, то к немцам нормально относились. А вот наземные войска, артиллеристы, я сам свидетель, хамили немножко. Немцев ведут, молоденьких немок в сарай. Было такое. Мы, летчики, были более воспитанными и немцев не трогали. Да и мало с ними общались. Ну, а с солдатами — враг и враг. Надо его убивать, а не женщину за то, что она немка.

Мне пришлось встречаться с истребителем после войны. Война закончилась, все пьяные. Стреляли из пулеметов. Утром — на построение. Приказ: «Вылет. Какая-то дивизия не сдается на косе за Кенигсбергом». Самым трезвым оказался я и мой штурман, Ванюшка Кононов. Вот мы и полетели. Наши истребители — «вдребодан»! Всю ночь до утра гудели: война кончилась! Подлетаю к морю, смотрю, заходит на меня истребитель. Я посмотрел на него, грязный. Война кончается. Я сразу на него «окрысился». Он отвернул и ушел. Мы полетели дальше, задание выполнили, скорректировали огонь артиллерии. А так нападали, но истребители прикрытия их отгоняли.

Весной 1945-го самолеты погрузили на платформы, и нас отправили на войну с Японией. Пока мы ехали, везли свои самолеты, они расшатались. Прибыли мы на 77-й разъезд. Самолеты разгрузили и списали. Там стояло полно новеньких. Получили самолеты, а война уже окончилась. Ни одного вылета не сделали, но всем дали медали «За победу над Японией».


В статье использованы материалы (фрагменты интервью и фотографии),
предоставленные сайтом iremember.ru. Отдельное спасибо руководителю
проекта «Я Помню» Артему Драбкину.


6 мая 2010 Г.

-. 65-

-
65-

 65-

, , .

? . , , . , . . . ! :

— .

. 6- , — «-2» . . , . , . , . : , .

, , , , , . . , . , . !

: « ». , . , , . ...

. , , ... - . : « ». . , , . , : . - 20 . . :

— , ?

, . — « ». « ». , . . , . , . : — . :

— — .

... , .

1937 . . 9- . . . , . 10- ... . , . , , . . — . . . , — . . , ... . : , , ?... ... , . , , . — , ...

. ?! , . , , ... ? 12 . , , , . . :

— ? ?

, . :

— .

:

— , .

. , . . 1938-1939 . . , , .

— . . . 1940 , .

. - . . , . , .

, , , - , . . . «», . — , . , . , ... :

— .

: «, ». , - . — . . . 20 . . , .

, — « , ». . 17 , ...

, . ... , . :

— .

. , ... . , , . . . . , . . , , . .

. , - — , . 24 . . -. . , , - . . . .

. 1941 . -2 — . — . — — . , , . , . . . - . , :

— ? , .

. . , -2. . — , . . . . , . — , . . ˸ , , ˸ , . — , , . , , , . ...

. -2, . ˸ . . , . , — 65, 100 . 60-65 ... - , — . , :

— ?

— , , .

, , ! . «» . , . , . , :

— , .

. . , . ... , , .

— , ?

— , .

— , , !

, . .

- , . , .

, . , . , , , : « !»

. , , .

. , , . . . .

, . ... . . , . , . .

. . . . . , , , 200 . , . , , . , . : « ». , ... .

. , . . , .

. , . , . ˸ . , , . , , . ˸ .

. . , , . . , . .

. 35- 12- . 7- 14- , . . .

, , . , , .

22 . , ... - - . , . « » - , .

. . , , . , , . , , . . : 700 , 190 , ! ?! 1200-1400...

. - - , , . . , , , . , — . . -3. , . . . -5.

. , . , , 70 . , , . . ... - , , . ...

. . . . . . . , ...

. . , , .

. 40 . , , 20-30 . , , , . . ...

. . . ?! , , , , . .

. - . , . 10-12 . , — . , «» . : , , . , . .

7- , — , . , . - , , «». . . . , . , , . , , . , ? ! . .

, ... , , -2 -10, , . . : , . , , , , . . 400 ...

-2. , . . 7- 40 . . . , , . : , , . , , ...

1942 . : -. . . , .

. : , . , , 24 -2.

: , ...

19 35- , 22 1943 , , , . , ... .

, . , . , , . . , . , . . «-88» ... ...

. , 7- . . , , . . ... . , .

, — . , . . .

. , , , , .

, . :

— ? ? ? ?

-... . , . - .

. , . «». - «» — , ... ...

, , — , , . , , . . . , .

. , , . , , - : , .

22 . . - , .

. . , , ... , . . , , . , , . , , . — . , , , . , . . , , — « !». , 35- — :

— , .

. , . ? . , - . , - ... «-2» , . : , . .

, :

— !

, . , , . ... . ... ... — . , ... ...

. . : . , , , , — , , , . : , , . , . , :

— , . .

:

— . , .

- . . , , , . . . , . , . . .

, : , - . , , , , , ...

 

1923 . . 1910 , , - , . , 80 . — 100 .. . 30- , , .

, , 10 . . , — .

1931 . . , , , . , 6-7 , . . — . . 1- 3-, — 2- 4-. . 85 — , .

2-3 — , . . , , , . . 4- , 5-7 .

. , — , , . . . . . .

1937- . . . . .

, . , , . «» . . 1946 , , .

1937- . — . -2 . 80 , , .
39- . . . . , . , . . , . . . , , .

1939- . . , . : , — . . : « ». , : « , ». . . , , , . .

, 39- . , , 1940 , , . . . . 12 . . . 1941-. -2. , , . .

14 . 22 12 . : « . , ». . 40 . . . , , . . : «, .. — ». — . : « — . — ».

, . . 27 . , . 27 . . — . , — , . .

- . — . , . , 1942 . , , , . 22 1942 . , . 50 — . : « . ». .

, , . -2. . , . 12. , : « , , . ?» : « ». — - , , — .

23 1943 . 810- .

, 1942 . , 18 . . . . , 30 , 30 . . 23 1943 . 

. , 90 . 5- 6- . 2 30 . . , , . , , . , , , . — . .

4.45 . 30 . , 90 . — . , . . . , — . , 3-5 «» . . , , .

200 . , . . . . , . 400. , -87. . . , . . : «, !» — « !»

400, 400. , . , . — — . , . . . . .

— . 20-30 , . , . , . , , . . , .

27 30 18 . . . , , … ?

10 1943 . 5 15- . . . , , — . , . . , .

, . , . . . . . . . 300 . . 20 . . , . 18-20 . , , , .

. . . . , , , . 400 , 200 . . , . — . ( , , . - . . , , - . . : « . !» .)

. . . . . , - . . : « ?». , . , : « ?» — «, ». — . , . . : « ». . , .

. 100 . — . , . . . . , , , . , . : « 700 . , — !»...

 


. . 40- , , , , -. . , – 350-380 , .

1943 , , , -2. . — . , . , : . . , , . - 40 — .

1943- 62- . , , . , . — 62-, 45-, 32- , , — 117- .

. , . , -2, -. ? , . , . – , - . . . , , . . , , . … , . . . . : « ?» — «, ». — « ». , , , .

, . , . — ? , - -3, . . «» . . . , . , . . : « , ?» , !

. , . -. , , . , , . , : « ! !»

, , . -, . -, , -, . - , . , , , , .

-2. . . , , -2 . . — – - . . . . -2 . . , . . - — ! , . , , , . , .

? 600-1000 , . , .

– . .

- . . , , — , . , . … , , . , . .

, , . , . -, . 50-60 , , . . . — , , . , . .

? , . . . . , . , , . .

, . . , - , -2 – , . . – . . , , , , . . — : , . . , - !

. . , . , . . , — . , — ! . , . . , , . . — . — … . . - , . .

. . : « - , ». : . . . : « , ». , : « , , ! ». ( — , … -. !) : «, ?» : « ?» , .

, . , , , . , . . , , . . , — . , , .

. , . . — . : «. - ». , . . — «»! : ! , , . , . . «». . , , . , .

1945- , . , , . 77- . . . , . , « ».


( ),
iremember.ru.
« » .